Крысиный король - Страница 41

Она постоянно экспериментировала, записывала новые дорожки и без него. Через некоторое время она решила не разбрасываться, сосредоточить все эксперименты с флейтой в одном треке. Временами, когда они играли вместе, она резко обрывала и барабаны, и бас, и некоторые вкрапления голоса, и тогда Пит начинал свободно импровизировать. Эти записи служили ей пищей для размышления, и вот она, кажется, придумала, как они могли бы выступить вместе: джаз-джангл, новейшее и самое скандальное извращение драм-энд-бейс-канона.

Но к этому моменту Наташа с головой ушла в работу над треком, который окрестила «Город ветра». Она возвращалась к нему день ото дня, кромсала его, добавляя низов, легко касаясь флейты, закольцовывая ее.

Она совершенно четко представляла то ощущение, которого добивалась: нервные ритмы Public Enemy, особенно как в «Fear Of a Black Planet», с мелодической линией, которая будто бы то и дело оглядывается назад. Она взяла гармонию флейты и растянула ее. Повторы настораживали слушателей, и Наташа заставила флейту возражать так сильно, возвращаясь снова, и снова, и снова к ее чистейшему звуку, что эта чистота стала признаком паранойи, а не мелодичным звуком невинности.

Питу нравилось то, что она делала.

Она не позволяла слушать незаконченные треки, но иногда уступала его надоедливым просьбам и играла маленькие фрагменты, пятнадцатисекундные фразы. Правда была в том, что, несмотря на притворное раздражение, она радовалась восторженным отзывам Пита.

— Наташа, — говорил он, слушая, — ты и правда меня поняла. Гораздо лучше, чем я мог надеяться.

Краули продолжали преследовать картины убийства на Морнингтон-Кресент.

Не все подробности гибели неизвестной жертвы были преданы огласке. Оставалась тщетная, отчаянная надежда на то, что, скрывая невероятные факты, обдумывая их втайне ото всех, полиция сможет выяснить хоть что-нибудь.

Краули не верил, что это сработает.

Убийство не было связано с делом, которое он вел, но Краули приехал осмотреть место преступления. Чудовищное происшествие напомнило ему странности, связанные с исчезновением Сола и гибелью двух офицеров полиции.

Поезд все еще стоял у платформы, хотя прошло несколько часов после того, как машинист в истерике позвонил в полицию, лопоча нечто бессвязное. Краткий осмотр места происшествия выявил, что «качающийся человек», о котором говорил машинист, был подвешен веревками на входе в тоннель. Обтрепанный конец той самой веревки свисал с кирпичной стены. Немногих утренних пассажиров вывели, машинист с полицейским психологом были где-то на станции.

Лобовое стекло поезда залило кровью, которая уже засыхала, превращаясь в корку. От тела погибшего почти ничего не осталось, идентифицировать личность не представлялось возможным. О зубах говорить не приходилось, после того как на лицо со всей силой обрушились стекло и металл.

От этого преступления невозможно было отвлечься, оно было повсюду: на платформе, на забрызганных стенах, оно вывалилось на контактный рельс, размазалось во всю длину первого вагона. Не было телекамер, которые записали бы исчезновение преступника или смерть жертвы. Тот и другой пришли и ушли незамеченными. Казалось, что железные колья, окровавленные обрывки веревки, изуродованное тело — все как по волшебству само собой возникло из темноты тоннелей.

Краули переговорил с детективом, расследующим дело; у того до сих пор тряслись руки, хотя он приехал на место преступления с час назад, даже больше. У Краули были лишь неясные догадки о том, как связать это с его собственным расследованием. Здесь и жестокость выглядела по-другому. Убийство полицейских казалось взрывом колоссальной ярости, но взрывом стихийным, неотвратимым в своей мощи. Здесь же налицо была картина художественного садизма, ритуальный обряд, похожий на жертвоприношение какому-то страшному божеству. Все было задумано таким образом, чтобы лишить жертву достоинства и малейшей способности к сопротивлению. Краули задавался вопросом, был ли мужчина — они нашли кусок плоти, свидетельствовавший, что это был мужчина, — в сознании и здравом уме, когда на него летел поезд. Краули поморщился, от ужаса к горлу подкатила тошнота.

Снова и снова, несмотря на различия, Краули про себя связывал эти два преступления.

Что-то общее было в этой адской непринужденности, с которой людей лишали жизни, в упоении убийственной властью, в абсолютной уверенности в том, что жертва не имела ни малейшего шанса на спасение.

Он попросил дрожащего детектива из Кэмдена связаться с ним, если будут новости, намекая на параллели, которые он, возможно, проведет между этим делом и своим.

Теперь, несколько дней спустя, Краули все еще видел во сне Морнингтон-Кресент, хаотично забрызганные стены, красный ковер внизу, мясницкий шик, страшный декор.

Он был убежден, что три (четыре?) убийства, которые он расследовал, содержат некую тайну. Загадок оставалось гораздо больше, чем того, что удалось раскопать. Против фактов не попрешь — но ему по-прежнему хотелось верить, что Сол не совершал этих преступлений. Он нашел утешение в твердой, хоть и неясной уверенности, что происходит что-то значительное, что-то пока необъяснимое, и, что бы Сол ни делал, он так или иначе не отвечал за свои действия. То ли парень испытал внезапный приступ безумия, то ли им кто-то управлял, то ли тут было что-то еще. Краули ничего не знал.

Глава 15

Пит долго уговаривал Наташу взять его в джангл-клуб. Эти назойливые просьбы раздражали ее, и она спросила наконец, почему он не сходит сам, но Пит шумно запротестовал, упирая на то, что он новичок и ему страшно (что было, если честно, совершенно справедливо, учитывая атмосферу во многих клубах). Так что во многом его нытье было оправданным.